Читаем без скачивания Пьесы [сборник] - Жан Жене
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Во время объяснения Матери Лейла продвигается к выходу, но Жандарм оборачивается и настигает ее.
ЖАНДАРМ (со злостью). Куда ты?
ЛЕЙЛА. Я хотела сбежать.
ЖАНДАРМ. Сбежать!.. Удрать!.. Свалить!.. Ноги унести!.. А со мной что тогда будет? Уволят. Меня уволят. Ты поэтому лыжи навострила? Чтобы меня начальник прищучил, да? Дрянь такая. А я-то обращался к тебе на «вы», как нас учат, вот идиот! Им там хорошо наверху, в их высших сферах, с этим «вы»! Хотел бы я на них посмотреть, когда они поближе с вами столкнутся, как мы, маленькие люди.
МАТЬ. Вы маленькие? Для нас вы не маленькие.
ЖАНДАРМ. Хорошо, что вы есть и что, таким образом, есть кто-то меньше нас, но если нам велят обращаться к вам на «вы», скоро мы станем еще меньше вас.
МАТЬ. Иногда вы можете для разнообразия говорить нам «ты».
ЖАНДАРМ. Тем более что так вам больше нравится, да? «Ты» звучит теплее, чем «вы», и защищает лучше, чем «вы». Хотя «ты» и защищает, «вы» иногда приносит пользу, я думаю.
МАТЬ. «Вы» можно говорить изредка, раз в четыре дня, а «ты» — все остальное время.
ЖАНДАРМ. Таково мое мнение. За основу берем «ты» и иногда вкрапляем «вы». Чтобы приучить вас. Все мы от этого выиграем, но если вдруг перейти на «вы», кому тогда говорить «ты»? В нашем кругу «ты» — это «ты» дружеское, а в отношениях между нами и вами «ты» из наших уст — слишком вялое.
МАТЬ. Правильно. Ваше «вы» удаляет вас от нас. «Ты» нам нравится, а «пожалуйста» не для нас.
ЛЕЙЛА. «Ты» — не то… То не тут… Вот не «вы»…
Она смеется. Мать смеется.
МАТЬ (подхватывает). Вы — того… мы — ту-ту… все — ку-ку…
Она смеется. Лейла смеется. Жандарм смеется.
ЖАНДАРМ. Мой не виноват… вот мой зад… Зад-назад… (Они все смеются, хохочут, но вдруг Жандарм осознает, что он разделяет их веселье. Он взрывается.) Молчать! Вы чего хотите? Вы чего ждете? Хотите меня провести своими шуточками и смехом? Чтобы я свернул с истинного пути?
Женщины испуганы.
Может, я человек маленький, это да, но я не должен смеяться, я не должен покатываться со смеху вместе со всяким быдлом… (Вздыхает и смягчается.) Достаточно того, что мы братаемся с вашими мужчинами, когда говорим с ними о знаменах, о битвах, об Аргонне, о трагическом наступлении в Шемен-де-Дам, ты помнишь, Круйа (здесь он начинает говорить как Маршал Жюэн, обращающийся с прокламацией к Ветеранам), ты нес пулемет, я был денщиком капитана, однажды мы наткнулись на двух прицеливающихся бошей, тра-та-та, и вот араб их уничтожил, это война, и мне не стыдно об этом вспоминать и выпить за это с тобой, мне не стыдно. Мы можем попереживать вместе с вашими мужчинами, вспоминая, иногда, от чистого сердца… (Пауза, затем говорит с важностью.) А вот что касается смеха, я вам скажу: от смеха и голову можно потерять, смех обезоруживает. Когда вы забавляетесь, все у вас раскрывается: рот, нос, глаза, уши, дырка в заднице. Вы опустошаетесь, и кто знает, чем вы потом заполнитесь. (Строго.) Ясно? Не старайтесь больше меня провести с вашим хохотом. Я могу быть суровым. Вы не видели, сколько у меня еще зубов осталось?
Он бесшумно и широко открывает рот, и женщины, которые, кажется, испуганы, раздвигают ему губы и рассматривают зубы.
МАТЬ. Это само собой получилось, когда мы говорили про «ты» и «вы».
ЖАНДАРМ. Вы сами захотели. Не будем больше об этом. Вам нельзя позволять слишком много. Вас нельзя даже понемногу приближать к нам, иначе мы все окажемся в дерьме, и вы, и мы — я всегда это говорю. Это возможно с теми, кто понимает, такие есть, но с теми, кто хочет вас подставить, благодарности не жди. (Лейле.) А эта еще сбежать хотела! Ведь не я, так другой тебя поймает, а в результате нам обоим — головомойка.
ЛЕЙЛА. Я этого заслужила. Я этого хочу.
ЖАНДАРМ. Голову намылят, навешают от души.
ЛЕЙЛА. Тем лучше. Пусть в тюрьму я попаду вся в синяках, с волосами, слипшимися от слез и соплей, и хромая из-за сломанных костей…
ЖАНДАРМ. Ты же знаешь, мы уже не можем обращаться с вами, как раньше. (Смущенно.) Мы хотим быть гуманными, я из тех, кто хочет быть гуманными, но вы сами нарываетесь. Насчет часов будешь объяснять наверху, у начальника. Они из галалита или из мрамора, наверное, из галалита. Сейчас все не так, как раньше, не то уже продают в деревнях, на рынках, на ярмарках.
ЛЕЙЛА. То, что подбирают на помойках в довольно плохом состоянии.
ЖАНДАРМ. Уже за одно это вас надо наказывать. В метрополии иметь ущербные вещи — это уже чересчур, а заполнять ими свой дом вышло из моды. Вашу хибару, правда, домом не назовешь, но все-таки это как будто ваш дом. Бродяги! Мы принесли вам цивилизацию, а вы продолжаете жить как бродяги. Вы даже не под мостами живете! А у подножия развалин. Все. Мы все вам принесли: школы, больницы, жандармерию, а вам все это ни к чему. Ветер. Песок. Битое стекло, выщербленные часы… (Пожимает плечами. Лейле.) Ты готова?
МАТЬ. Возьми одеяло.
ЛЕЙЛА (показывает на одеяло). Это?
МАТЬ. Нет, не это. Оно недостаточно дырявое.
ЖАНДАРМ (Матери). Собираешься дать ей самое дырявое?
МАТЬ. Ее интересуют только дыры. Чем их больше, тем больше ей подходит одеяло. А больше всего ей подходит — завернуться на ночь в дырку.
ЖАНДАРМ. В конце концов, будьте как дома!..А уж если ей действительно нужна дырка по ее мерке, мы соберемся с коллегами и предоставим ей сколько угодно и любой формы. Короче, мы позаботимся о том, сколько и как. Дырка, у нее будет своя дырка, в кармане…
Выходит. На несколько секунд Мать остается одна, потом входит Жандарм, похоже, злой, он один, тащит одеяло. В этот момент часы, нарисованные Лейлой на ширме, начинают играть очень красивую мелодию. Мать явно этим гордится.
Мусульманки, знаю я ваши хитрости! Однажды в Морбиане[6]— ах, это был карнавал, как мы веселились! Я, завернувшись в простыню и в тряпку, переоделся в мусульманку, в Фатиму; и сразу же я понял вашу психологию. У вас все в глазах. И если будет необходимо, несмотря на ранение и двух дочерей, я снова надену паранджу.
Рассказывая, он,
